Иван Грачев - Город мертвецов и другие истории (сборник)
Камера включилась через несколько мгновений, которые заполняли кадр знакомым «профилактическим» шумом. В объективе на мгновение появился сотовый Глеба, он набирал чей-то номер.
– Алло, Максимка! Да, это папа. Слушай, Максим, срочно проверь мой сервер. Это очень серьезно, не ври, что не знаешь пароль. Кое-кто взламывал его трижды на прошлой неделе. Давай-давай, – голос из-за камеры был запыхавшимся, судя по всему, говорившему сбило дыхание и было трудно дышать.
– Глеб, не надо сына втягивать! – воскликнула Александра.
Они стояли посреди развилки в тоннеле метро. Освещение было тусклым, Глеб экономил заряд батареи в камере, поэтому светили лишь малочисленные габаритные огни на стенах и фонарик того мужчины в форме, которого они вытащили из драки. Его лицо было похоже на окровавленную маску из плотной резины ― так сильно оно опухло от града ударов, но он еще держался на ногах.
– Давайте быстрее, можем не успеть, – голос неожиданного спутника был приглушен, у него очень сильно болело горло и все лицо тянуло болью.
– Включил? Отлично. Камера пишет? Все. Давай, сын, пока. Папа на работе. Нет, не знаю когда приду. Мы тебя с мамой очень любим.
И он бросил трубку, даже не предупредив сына, что с ним может что-то случиться.
– И все? Ты даже не сказал ему ничего? – закричала жена.
– А что мне стоило ему сказать? Что если мы не вернемся, он знает, что делать? Саша, мы столько раз чуть не погибли, он уже взрослый и знает, что делать. Но мы выберемся, ему не о чем волноваться! – голос Глеба тоже срывался на крик, но он все еще сдерживался.
– Максимка, что бы ни случилось… – Александра смотрела прямо в камеру и практически не моргала, – знай, что я не стреляла, хотя стоило бы… Мы их просто отпус…
– Где вы там? Мне нужна помощь! – кричал милиционер, темный силуэт с фонарем в руках, стоявший с края тоннеля.
Камера снова зашевелилась по направлению к свету.
– Здесь не ходят поезда, этот тоннель закрыт, – на ходу объяснял проводник.
Они продвигались глубже, но камера однажды обернулась и стало понятно, что они ушли не больше, чем на семьдесят метров от входа. Позади ярко саднили люстры станции.
– Смотрите.
На стенах была закреплена взрывчатка. Но не строительная, в чем любой человек, интересующийся современным вооружением, смог бы быть уверенным на все сто. Да и Глеб выругался достаточно громко, что стало понятно ― его многолетний опыт вылазок как на стройки, так и на войну, сработал как надо, дав понять присутствующим, что положение серьезное.
У Владислава зазвонил мобильник. Он посмотрел на экран и обомлел. Звонил начальник всего отделения по его району. Что за? Может номером ошиблись?
– Да, Петр Семенович? Что? Как отрубать? – он был не на шутку взволнован, но следующий вопрос, видимо был куда серьезней, потому что он вышел из комнаты и продолжил совсем тихо. – А как же девочка? Но ведь… Понял…
Он прислонился к стене, обдумывая услышанное. «Плевать на девчонку, пусть твои парни отрубят сигнал! Как угодно, это не имеет значения».
– Так, ребята! Поступила новая информация, пока я не могу вам ее сообщить. Но вы должны отрубить сигнал, найти способ сделать это. Работайте, и без вопросов.
Антон и Паша переглянулись, но молча сели за свои агрегаты в соседней комнате, краем глаза поглядывая в телевизор. Никто из присутствующих не знал, что Паша нашел способ отключить сигнал уже через минуту после приказа. Но видео продолжалось.
Кадр уже несколько раз описал круг, чтобы показать то количество взрывчатки, которое было закреплено по стенам тоннеля. Рвануть должно было сильно, возможно даже аукнувшись трещинами на асфальте наверху, как, собственно, и получилось.
– Я же говорю вам, что эти двое проверяли всю конструкцию, – сказал милиционер, обводя правой рукой вокруг, тем временем левой придерживая ребро.
Вдруг изображение исчезло. Экраны тысяч телевизоров покрылись черно-белой рябью.
Паша вздрогнул. Странно, казалось, он так и не нажал на кнопку, но хотел это сделать.
– Что случилось? – спросил Антон, проверяя какие-то данные в ноутбуке. Судя по графикам – он просматривал сигнал приема вещания, потому что сейчас на экране пульс замер, превратившись в тонкую красную линию, которой не хватало только отвратительного пищания.
– Они отрубили сигнал, идущий от самой башни, – сказал Владислав, нервно сжимая в руке мобильник.
– Но что же будет с…
Договорить Паша не успел, изображение на экране стабилизировалось, заменив «белый шум» знакомой картинкой Питерского метро с маленькой сноской с лицом Максима в углу.
– Звони операм, кажется я знаю где он, – прошептал Антон, обращаясь в большей степени к начальнику.
Паша склонился над клавиатурой, что-то оживленно набирая.
–…говорю вам, что нам не отключить эту систему, – сразу же с полуслова начал раненый служитель порядка.
– Что ты предлагаешь? Сейчас на станции самое оживленное время, и людей там сейчас не мало, – Саша кричала, но ее голос не срывался в истерику.
– Нам надо уходить, – закричал Глеб из-за кадра. – Живо! Может успеем предупредить служащих станции, пусть уводят людей!
Изображение в кадре неровно повернулось и показало огни станции. В таком ракурсе это смотрелось даже немного романтично – свет в конце тоннеля.
– Глеб… – раздался голос Александры Картановой из-за кадра. Голос был тихим и дрожащим.
Объектив быстро развернулся, но даже скорости этого движения хватило лишь для того, чтобы зритель успел заметить зеленый огонек в темноте круглых сводов.
Раздался оглушительный взрыв, приумноженный эхом пещеры и не самым лучшим качеством записывающего устройства. Даже если там и были крики, то их просто поглотил треск и грохот, продолжавший греметь даже через пару секунд после того, как изображение свернулось в комок ничего не значащих картинок, где не угадывались ни лица, ни цвета…
В какой-то момент, столь незаметный на фоне происходившего, изображение Максима пропало, и сейчас на экране бушевала мерцающая пустота, то черная, то серая, словно ничто примеряло на себя разные оттенки. Но вдруг изображение сменилось до боли знакомым Марии и Дмитрию интерьером – комната, в которой Максим, когда-то их знакомый и, возможно, даже друг, держал их доченьку. Но сейчас он был там один.
– Это сообщение касается только тех, кто понимает, о чем речь.
Его лицо было серьезно, все-таки он обращался к многотысячной аудитории, похоже, что он не забывал об этом ни на секунду.
– Видимо, вы все-таки нашли мой передатчик на телевизионной башне, смею вас поздравить. Но, к сожалению, он передавал лишь мое изображение. Я взял на себя смелость обмануть руководство телекомпании, чтобы не портить зрелище для обывателя. А теперь о главном.
Он поерзал на стуле, будто подыскивая положение получше, после чего снова выправил спину и, практически не моргая, и глядя только в объектив, сказал:
– Завтра я буду в Екатерининском саду в 16—00. Не опаздывайте, – он уже потянулся к камере, чтобы заслонить ее или выключить вовсе, но отдернул руку. – За безопасность девочки можете не волноваться.
И изображение исчезло.
3. Стокгольмский синдром
Максим Картанов проснулся рано. Открыв глаза, он увидел лишь белый потолок и улыбнулся. В квартире своего друга он жил уже больше месяца и маялся от безделья. Интернет был подключен через тучу устройств, которые они соорудили вместе, чтобы быть немного более незаметными для окружающих. И, несмотря на некоторую завесу невозможности, стать призраком во всемирной сети оказалось вполне реально, хоть и приходилось проводить множество различных манипуляций с трафиком и маршрутизированием перед каждым посещением необходимых аккаунтов.
Максим налил себе холодного чая из старого заварника и прошелся по пустым комнатам. Больше всего ему, естественно, нравилась «белая» комната, ведь это была его идея – выкрасить стены и записать обращение именно в таком виде. Выглядело немного глупо, но все-таки не так плохо, как первые обращения к родителям Юли, когда на заднем плане можно было отчетливо различить предметы интерьера вплоть до дурацких обоев чуть ли не десятилетней давности.
Максим сел на пол и медленными глотками цедил горький, слишком сильно заваренный чай, обжигавший рот не температурой, а противным вкусом. Именно такой чай он и любил – темный, с белесой пленкой на холодной жидкости, настолько сильно заваренный, аж до густоты, что могло стошнить – Максим не знал почему, но этот вкус был приятен ему, как коньяк, который он пил единственный раз в жизни, ставший последним.
Когда кружка опустела, он выглянул в окно.
Толпа уже разворачивалась у входа в Екатерининский сад – нужно было уже собираться с последними мыслями и выходить.
